Меня всегда занимала мысль невероятной разнообразности и частичной схожести очень разных народов. И вот, открываю первые страницы первого тома Истории Японии и первые же  17 страниц буквально перетряхивают все в голове и появляется некая радующая системность.  Дух Нации и среда ее вызревания. Оказывается, как это все теснейшим образом связано. Если кому интересна эта сторона знания, читай ниже. Нет-смело выходи.

* * *

Разнообразные и своеобразные географические и климатические особенности островов Японского архипелага в значительной степени определили стиль жизни японцев, их менталитет, культуру и историю.

Одна из таких очень замечательных особенностей - все рядом.

Как показывает история мирового хозяйства, каждая из этих отраслей деятельности  может уже быть вполне самодостаточной! И как результат, их физическая приближенность друг к другу привела к ранней специализации типов хозяйствования и интенсивнрму товарному и культурному  обмену между производящими районами.

Вместе с тем, природные условия архипелага предопределили и значительную изолированность друг от друга отдельных регионов. Начиная по крайней мере с VII в. и вплоть до середины XIX политико-административная карта Японии неизменно подразделялась приблизительно на 60 провинций. Подавляющее большинство из них располагало выходом к морю, а также имело в своем составе как равнинные, так и горные участки, что делало их в значительной степени независимыми. Такая самообеспеченность ресурсами явилась основой  политического сепаратизма, который наблюдался на протяжении весьма продолжительного исторического периода (безо всяких оговорок о “единой Японии” можно говорить лишь начиная с середины XIX в.).

Еще одна особенность: сильна протяженность архипела островов Японии.

Узкая гряда островов вытянута в направлении с северо-востока на юго-запад в пределах 45°-24° северной широты. Поэтому условия обитани населения разных регионов Японии весьма различны. К тому же обилие гор способствует консервации локальных особенностей стиля жизни. Еще в прошлом веке обитатели севера и юга Японии испытывали значительные лингвистические затруднения при общении друг с другом (не изжиты они окончательно и в настоящее время).

Вплоть до второй половины XIX в. из зоны японской культуры и истории в значительной степени выпадал о-в Хоккайдо (прежде всего потому, что там было невозможно рисоводство, а японское государство было заинтересовано в первую очередь в освоении территорий, потенциально пригодных для возделывания риса). Архипелаг Рюкю в силу его удаленности от островов Кюсю и Хонсю также вел вполне независимое культурно-хозяйственное и историческое существование и окончательно попал в сферу влияния Японии только после присоединения к ней в 1879 г., когда была образована префектура Окинава.

И еще: кругом море!

Короткие и бурные японские реки, берущие свое начало в горах, текут только в широтном направлении. Поэтому их значение в качестве транспортных и информационных артерий было достаточно ограничено, и они не играли важной объединяющей хозяйственной и культурной роли, свойственной рекам в других цивилизациях. Альтернативу речному сообщению представляли собой прибрежные морские пути и, в особенности, сухопутные дороги, строительство которых активизировалось в периоды сильной централизованной власти (периоды Пара, Токугава, Мэйдзи).

"Интенсивная" экономика с самого начала !

Влияние рыболовства, безусловно, сказалось и на особенностях устройства общественной жизни. Начиная с самого раннего времени, экономика Японского архипелага проявляла тенденцию к интенсивному, а не экстенсивному развитию. Дело в том, что этнографические исследования показывают, что рыболовство способствует возникновению ранней оседлости и высокой концентрации населения. Это подтверждается и данными археологических раскопок последнего времени в Японии.

Еще в большей степени тенденция к хозяйственной интенсификации проявилась после усвоения протояпонцами культуры заливного земледелия, способного при значительных трудозатратах обеспечивать пищей возрастающее население.

Считая себя прежде всего земледельческой, рисопроизводящей страной, японское государство всегда уделяло основное внимание контролю над сельскохозяйственным населением и постоянно занималось регулированием земельных отношений. Главные конфликты японской истории затрагивали в основном именно земледельческое население.

Поливное рисоводство - стержень государствености.

Главной сельскохозяйственной культурой Японии является рис. Особенно широкое распространение получило заливное рисоводство, принесенное переселенцами с юга Корейского п-ова. Существует несколько природных факторов, которые определили доминирование риса среди других злаковых. Это - влажный и сравнительно теплый климат, обилие рек, поросшие лесами горы, “работающие” в качестве резервуаров для накопления влаги.

Для истории и культуры укоренение рисоводства имеет колоссальное значение. Оно не только создало возможности для увеличения количества прибавочного продукта и роста населения (рис является потенциально наиболее урожайной культурой среди всех зерновых, за исключением кукурузы), но и способствовало формированию “комплекса оседлости”. Это связано с тем, что возделывание риса — весьма трудоемкое занятие, требующее строительства ирригационных сооружений.

Особенности природных условий архипелага внесли специфику и в этот процесс. Там, где природные условия диктовали строительство разветвленных оросительных систем (в древнем Египте, Месопотамии, Северном Китае, Средней Азии) обязательно возникали ответственные за их сооружение и поддержание в порядке государственные институты. В результате исключительная роль государства в организации жизни всего общества вела к установлению форм деспотического правления. Япония избежала этой участи: даже в эпохи существования наиболее “жестких” режимов — в периоды Нара или Токугава — там сохранялись влиятельные социально-политические противовесы, сдерживавшие деспотические тенденции. И не в последнюю очередь это было связано с отсутствием экономической необходимости в организации масштабных и жизненно необходимых общественных работ.

Недостаток земли, пригодной для пастбищ, а также богатые запасы морепродуктов сделали невозможным широкое развтите животноводства, что имело огромные последствия не только для диеты японцев, но и для историко-культурного процесса вообще. Развитый животноводческий комплекс с неизбежностью предполагает потребность в новых территориях и провоцирует агрессивность, направленную вовне.

Вся история Японии доказывает, что японцы не желали выходить за пределы своего архипелага и не прилагали существенных усилий для усовершенствования морских судов. Их тип хозяйственной адаптации предполагал интенсивные способы ведения хозяйства, в то время как, например, скотоводческий комплекс Англии (с которой—далеко не всегда корректно — часто сравнивают Японию) буквально выталкивал часть ее населения во внешний мир, провоцировал экспансионистские и “пионерские” устремления. Японцы же, постоянно расширяя заливные посевы риса, совершенствуя агротехнику и способы рыболовства, довольно рано (приблизительно с середины VII в.) решительно вступили на интенсивный путь развития.

Изолированность.

Замкнутости геополитического существования Японии не могла помешать даже исключительная бедность архипелага минеральными ресурсами. Несмотря на это, вплоть до новейшего времени японцы не предпринимали серьезных усилий ни в активизации международной торговли, ни в приобретении этих ресурсов насильственным путем, предпочитая довольствоваться тем, чем они располагали: способы хозяйственной адаптации к природным условиям позволяли им это. Этап самоизоляции был прерван лишь во второй половине XIX в. после серьезного знакомства с Западом и началом промышленного развития, что потребовало минеральных ресурсов в том количестве, которое территория Японии обеспечить уже не могла. Отсюда — империалистическая экспансия, начавшаяся после реставрации Мэйдзи и закончившаяся поражением во второй мировой войне.

Длительные периоды автаркического и полуавтаркического существования (сокращение связей с материком в IX-XII вв. и почти полная самоизоляция при сёгунате Токугава) доказывают, что при сложившемся комплексе хозяйственной адаптации Япония не испытывала потребности в новых территориях, а ее ресурсы были достаточны для обеспечения замкнутого доиндустриального цикла жизнедеятельности. Сложившийся способ хозяйствования был способен удовлетворить не только первичные физиологические потребности человека, но и оказался в состоянии генерировать высокоразвитую культуру, которая невозможна без достаточного уровня прибавочного продукта. В этом смысле Японию можно квалифицировать как маленький материк.Тем не менее, недостаток природных минеральных ресурсов (при сравнительной обеспеченности пищевыми) оказывал заметное воздействие на весь стиль жизни и менталитет японцев в древности и средневековье. Они приобрели такие черты, как ограничение употребления металла только самыми необходимыми сферами, постоянное стремление к экономии и миниатюризации, сравнительно малый имущественный разрыв между социальными“верхами” и “низами”.

Физическая удаленность, изолированность Японии от материка отнюдь не означали, что японцы не знали, что там (в первую очередь в Китае и Корее) происходит. Контакты осуществлялись постоянно, причем не столько на уровне товарообмена (который ограничивался по преимуществу предметами “роскоши”), сколько на уровне идей, know-how, т. е. на уровне информационном. В связи с тем, что число японцев, посещавших материк, никогда не было особенно большим, особую значимость приобретали письменные каналы распространения информации. Образовательная инфраструктура, созданная в VII-VIII вв. претерпевала значительные изменения в своих формах (государственные школы чиновников, домашнее образование, школы при буддийских храмах, частные школы и т.д.). Однако неизменным оставалось одно —престиж письменного слова и повседневное функционирование его в качестве носителя необходимой для существования общества и культуры информации. Уже первые христианские миссионеры, побывавшие в Японии в XVI-XVII вв., отмечали необычайную тягу японцев к учению. И действительно: от этого времени осталось громадное количество письменных документов, включая многочисленные сельскохозяйственные трактаты и дневники, написанные самыми простыми крестьянами.

В XIX в. степень грамотности японцев практически не отличалась от передовых стран Европы и Америки того времени (40% среди мужчин и 15% среди женщин), т. е. информационные процессы еще до прихода европейцев осуществлялись там с большой интенсивностью.

* * *

На протяжении почти всего исторического периода Япония осознавала себя как периферию цивилизованного мира и никогда, за исключением ранней стадии формирования государственности и последнего столетия, не претендовала на роль культурного, политического и военного центра. Если учесть, что основной внешний партнер Японии — Китай, — напротив, обладал гиперкомплексом своей “срединности” (и сопутствующей ему незаинтересованностью в делах японских “варваров”), то станет понятно, почему потоки информации, направленные с континента в Японию и из Японии во внешний мир, до самого последнего времени не были сопоставимы по своей интенсивности. В процессах культурного обмена Япония всегда выступала как реципиент, а не как донор.

 Чрезвычайно важно, что почти на всем протяжении ее истории заимствования осуществлялись Японией совершенно добровольно, а значит Япония имела возможность выбора — заимствовались и укоренялись лишь те вещи, идеи и институты, которые не противоречили уже сложившимся местным устоям. В этом смысле Япония может считаться идеальным “полигоном” для исследований межкультурных влияний, не отягощенных актами насилия или же откровенного давления извне.

Сказанное, разумеется, можно отнести к послемэйдзийской (начиная с 1868 г.) Японии лишь с определенными оговорками. Ведь “открытие” страны, связанное с событиями “обновления Мэйдзи”, произошло под влиянием непосредственной военной опасности, грозившей со стороны Запада. Послевоенное же развитие в очень большой степени определялось статусом страны, потерпевшей поражение во второй мировой войне, и оккупационные власти имели возможность непосредственного контроля над государственной машиной Японии. Но до тех пор Япония скорее ждала, что мир “откроет” ее, чем искала сама пути к сближению с ним. Внешний мир ограничивался для нее по преимуществу Кореей и Китаем. Даже родина буддизма — Индия — привлекала обитателей островов очень мало. Страна, окруженная морем, не сумела создать быстроходных и надежных кораблей и не знала ничего такого, что можно было бы хотя бы отдаленно сопоставить с эпохой великих географических открытий. Эта эпоха коснулась Японии лишь в том смысле, что она была открыта европейцами.

Подобная закрытость приводила к консервации особенностей местного менталитета и стиля жизни, вырабатывала стойкое убеждение в некоей “особости” Японии, ее культуры и исторического пути.

* * *

Высокая концентрация населения.

Японию часто считают страной небольшой. Это не совсем верно, ибо ее территория (372,2 тыс. кв. км) больше площади современной Италии или Британии. Однако, как было уже сказано, значительная ее часть занята горами, что существенно ограничивает реальные возможности хозяйственной деятельности человека. Немногочисленные равнины (самая обширная из которых — Канто — занимает площадь 13 тыс. кв. км) и узкая прибрежная полоса — вот, собственно, и вся территория, на которой могли расселяться японцы начиная с древности и до нынешних дней. В какой-то степени это, видимо, предопределило общую историческую тенденцию к высокой концентрации населения. Так, число жителей первой столицы Японии — Нара — оценивается в 100-200 тыс. чел. (VIII в.), в Киото в 1681 г. проживало 580 тыс. чел., а население Эдо (совр. Токио) в XVIII в. составляло более 1 млн. чел., и он был тогда, судя по всему, крупнейшим городом мира.

При высокой концентрации населения имеются три возможности разрешения этой ситуации:

1) не вынеся слишком тесного соседства, люди начинают взаимное истребление;

2) наиболее активная часть населения покидает пределы прежней среды обитания;

3) социальные, культурные, этнические и родовые группы “притираются” друг к другу и находят взаимоприемлемый компромисс общежития.

В целом, в Японии был реализован именно третий вариант. С установлением сёгуната Токугава (1603) длительный период междоусобиц был окончен, и с тех пор страна не знала глобальных социальных потрясений; эмиграцию рубежа XIX-XX вв. также удалось приостановить.

Высокая плотность населения образует такую среду, где распространение информационного сигнала происходит с большой скоростью, что является важнейшей предпосылкой возникновения культурной однородности, гомогенности.

Однородность населения.

Культурная гомогенность предполагает относительную этническую, языковую, религиозную, социальную и имущественную однородность населения Японии. Полное отсутствие притока переселенцев начиная с VIII в. позволило постепенно унифицировать этнические различия, которые, безусловно, существовали в древности. Межконфессиональных противоречий удалось, в основном, избежать, поскольку действительной основой японского менталитета всегда оставался синтоизм. Его контаминация, взаимопроникновение с буддизмом (религией по своему изначальному духу чрезвычайно малоагрессивной) были достигнуты, в основном, за счет мирного межкультурного влияния. Имущественное расслоение никогда не было в Японии вопиюще велико, а жесткая система предписанных социальных ролей с обоюдными правами/обязанностями верхов/низов обеспечивала четкое функционирование социального механизма (острые общественные конфликты возникают, как правило, именно там, где социальные роли оказываются “смазаны” в силу различных причин). В связи с этим воздействие реально существовавших региональных хозяйственно-культурных различий на динамику исторического процесса оказалось в Японии ограниченным.

Относительная перенаселенность Японии при невозможности “исхода” (или же психологической неготовности к нему) диктовала необходимость выработки строгих правил бытового и социального общежития. “Китайские церемонии” японцев, которые до сих пор являются отмечаемой всеми чертой национального характера, — внешнее следствие такого положения вещей, когда существует жизненная необходимость гармонизации самых различных групповых и индивидуальных интересов. Обладая чрезвычайно высоким средним уровнем образованности, развитой и культивируемой индивидуальной рефлексией, японцы, тем не менее, известны на Западе своими коллективными формами поведения, понимаемого зачастую как “недоразвитость индивидуальности”. Это, безусловно, не так. Речь должна идти о выработанной веками модели поведения в критически перенаселенном пространстве. Можно сказать, что свободный и осознанный выбор японцев заключается в отказе от индивидуальной свободы ради гармонизации общественных интересов в целом.

Вообще, японскую культуру можно назвать “близорукой” (в отличие от “дальнозоркости” равнинных народов, в частности, русских): она лучше видит, а человек, ей принадлежащий, — лучше осваивает ближнее пространство, которое всегда было в Японии хорошо обустроено. Японская культура как бы всегда смотрит под ноги, и мышление стратегическое, абстрактное, философское, взгляд на мир “сверху”, освоение дальних пространств и просторов никогда не были сильными сторонами японцев. Японское культурное пространство — это скорее пространство “свертывающееся”, нежели имеющее тенденцию к расширению.

Не случайно поэтому, что спорадические попытки японцев к пространственной экспансии всегда заканчивались неудачей. Так было в VII в., когда японский экспедиционный корпус потерпел жестокое поражение на Корейском п-ове. Так случилось и почти тысячелетие спустя с экспедицией Тоётоми Хидэёси, вынашивавшего планы посадить на китайский престол японского императора. Японские воины оказались бессильны, попав в мир с другими пространственными и культурными измерениями.

Крупнейший стратегический провал ждал Японию и при вступлении ее во вторую мировую войну: было принято фатальное решение о нападении на Пирл-Харбор как раз в то время, когда японская армия прочно увязла в необъятном Китае. И дело здесь не в “глупости” руководства страны, а в его в буквальном смысле слова “недальновидности”, то есть культурно обусловленной неспособности оперировать непривычными геополитическими масштабами.

Ограниченность мира, в котором обитали японцы, привела к тому, что их признанные всем миром достижения связаны прежде всего с малыми формами (включая и продукты современного научно-технического прогресса), требующими точного глазомера, умения оперировать в малом пространстве, приводя его в высокоупорядоченное состояние. Легкость, с которой японцы овладели техническими достижениями Запада, обусловлена, среди прочего, тем, что лежащая в их основе прецизионная точность технологических операций была освоена японцами очень давно, что, в частности, нашло выражение в подробно разработанной шкале измерений с удивительно малой для “донаучного” общества ценой деления. Давнее и воплощенное в каждодневной деятельности стремление к точности порождает известный всему миру перфекционизм японцев, их настойчивое стремление к совершенству.