|
Игорь Григорьевич Яковенко,
главный научный сотрудник Института
социологии РАН, социолог и культуролог.
Начну с экскурса в историю, не
слишком далекую. В 1945 г., проводя Берлинскую операцию, маршалы
Жуков и Конев имели 5-кратное численное превосходство над
противником. При этом потери только 1-го Белорусского фронта
составили 1940 танков и САУ. Через пятьдесят лет в 1995 г. армия
демократической России (подчеркнем, регулярная армия, руководимая
офицерами, прошедшими войну в Афганистане) в ходе неудачного штурма
Грозного в боях с антиправительственными повстанцами (назвать
вооруженные силы Дудаева регулярной армией у меня язык не
поворачивается) примерно за сутки потеряла более 200 единиц
бронетехники. Мы стараемся запрятать такого рода факты глубже под
ковер. Но когда жизнь ставит нас лицом к лицу с подобной
реальностью, то мысль начинает искать виновных: военный министр,
правительство, правящий режим. На самом же деле, при том, что все
эти инстанции несут свою долю ответственности, проблема неизмеримо
глубже и трагичнее. Это проблема культуры, то есть того, что сидит в
каждом из нас.
Русская культура носит экстенсивный характер. Она
ресурсорасточительна. Причем в критической ситуации наша культура
демонстрирует подавляющую воображение ресурсо- и
человекорасточительность. У нас это называют: "Победа любой ценой".
Можно отправить в отставку Павла Грачева, но нельзя уволить
ментальность. Смысл моего вводного рассуждения простой. Далее речь
пойдет о вещах, которые могут показаться академичными и
абстрактными. Однако за этими абстракциями скрываются сущности, от
которых напрямую зависит наше настоящее и будущее.
О том, что такое Россия и русские, чем мы отличаемся от других
народов и культур, в чем наша специфика в России размышляют веками.
Особенно напряженно такая рефлексия шла в XIX-XX вв. Эти сущности
называли самыми разными именами: русский дух, русская идея, русский
характер, судьба России. Сегодня, в рамках научного дискурса,
говорят о культурной или цивилизационной специфике. Любые попытки
пересказывать историю российского самосознания в рамках краткого
доклада-занятие бессмысленное. Скажу о другом, всякий практический
деятель, имеющий дело с обществом-политик, администратор,
предприниматель, аналитик-постоянно сталкивается с этой спецификой.
Существует два крайних полюса отношения к нашей проблеме.
Один-игнорировать реальную специфику России. Аргументы сторонников
этой позиции известны и сводятся к утверждениям, что Россия обычная
страна; в ней действуют те же законы природы, что и в Алабаме и так
далее. Другой полюс-мифологизация российской специфики в духе идей
об "уникальности", "богоизбранности", апофатической непостижимости.
Так вот, оба эти подхода бесплодны. Для того, чтобы социальная
практика не двигалась на ощупь, путем проб и ошибок, необходима
научная теория.
Крах марксистской идеологии породил взрывной рост интереса к
заявленной проблеме. Миллионы людей задались вопросом: "Если я не
советский человек, то кто же?" и это, естественно, породило море
публицистики и идеологизированной околонаучной спекуляции. В
сложнообозримом потоке, возможно, теряется, но существует собственно
научная мысль. Если в XIX-начале XX вв. проблемы обсуждались в
лучшем случае на уровне философской и культурологической эссеистики,
то к концу XX в. сложился комплекс культурологических дисциплин,
которые позволяют двигаться по пути поиска объективированных научных
ответов. Этнология, культурная антропология, история ментальностей,
цивилизационный анализ и другие дисциплины-не буду перечислять-дают
ответы на сформулированный нами вопрос.
Проблема цивилизационной специфики России-предмет моих
профессиональных исследований. Я предлагаю некоторую модель, которая
итожит эту работу и учитывает достижения моих коллег. Вначале
необходимо сделать оговорки. Российское общество с XYII в. находится
в процессе модернизации, которая не завершена, поэтому наша культура
имеет два уровня. Есть традиционная культура. Она возникла в ходе
цивилизационного синтеза ориентировочно в XII-XVI вв. Далее больше
трех веков модернизация накладывала и накладывает на исходную
ментальность другие черты и формирует иные интенции. Новое частично
размывает устойчивые моменты, взаимодействует с ними, отодвигает на
периферию. Однако эти устойчивые черты не исчезают. Они, если
угодно, уходят в подпочву. Речь пойдет о том, что просвечивает из
глубины и находится на уровне не всегда очевидных, но очень важных
интенций-о том, чего мы, как правило, не осознаем. Более того, нам
часто неприятно осознавать эти реалии, ибо они нарушают нашу
автомодель. Ломают комфортное самопонимание.Культура, вообще говоря,
неисчерпаема. Для того, чтобы выделить наиболее важные сущностные
черты, исследователи вводят понятие "культурный код" или "культурное
ядро". О ядре традиционной культуры России и пойдет речь.
В основе культурного ядра лежат:
1. Установка на синкрезис или идеал синкрезиса.
Синкрезис - состояние общества и культуры, когда все
переплетено со всем и ничто не выделилось, не обособилось. В
первобытных обществах существовал так называемый мифо-ритуальный
комплекс. Это такая целостность, в которой знания о мире, нормы,
механизмы социализации, художественная культура, религиозные
представления, навыки и умения существуют слитно и нераздельно.
Соответственно этому, сами первобытные общества также
слитно-целостны. В них не выделяются социальные роли, профессии, нет
семьи, частной собственности и т.д. Важно подчеркнуть, что
синкрезису общества и культуры соответствует также нерасчлененное
магическое сознание и мышление.
Вся история человечества есть процесс бесконечного дробления
изначального синкрезиса. На Востоке он шел медленнее. Культура
Востока блокировала и замедляла процессы дробления синкрезиса. На
Западе - исключительно энергично. Поэтому Запад и породил, в
конечном счете, историческую динамику.
Фундаментальная особенность русской культуры состоит в том, что она
фиксирует достигнутый сегодня уровень дробления синкрезиса как
последний. Далее противостоит дальнейшему его дроблению и в качестве
абсолютного космического идеала видит ситуацию, когда мир вернется к
вершинам синкрезиса. Иными словами, традиционная русская культура
фундаментально противостоит объективному содержанию исторического
процесса и интенционально, ценностно обращена к точке антропогенеза.
В любой конкретной ситуации традиционалист из двух предложенных
вариантов изберет тот, который характеризуется более высоким уровнем
синкрезиса. К примеру, зададимся вопросом, какая ситуация
предпочтительнее: крестьянин выращивает урожай и сам продает его на
рынке или он продает его оптовику, который организует торговлю. Для
традиционалиста, естественно, лучше первое. Разговоры о том, что
торговец наживается на производителе,- это рационализации
безошибочного культурного инстинкта. Профессиональный производитель
и профессиональный торговец - менее синкретичная, более
аналитическая ситуация. Почему ревнителю традиции мил советский
директор и не мил предприниматель - владелец завода? Директор
объединял в своей персоне земную власть и собственность (строго
говоря, он был не собственником, а распорядителем, но эти нюансы
традиционное сознание не схватывает. Директора называли "хозяин"). А
как член райкома КПСС этот директор представлял еще и власть
небесную. И так в любой ситуации. В системе советской идеологии была
такая богословская дисциплина - научный коммунизм. Вспомним признаки
коммунистического общества: исчезнет разделение на богатых и бедных.
Далее следовали слияние города и деревни, слияние труда умственного
и физического, расцвет и сближение социалистических наций.
Теоретикам научного коммунизма оставалось додуматься до слияния
женщины и мужчины с образованием гермафродита. Миллионы людей
заучивали, повторяли эти заклинания, верили им. Заметим, что образ
крестьянского рая- Опонское царство, Беловодье,- это то же царство
синкрезиса, только изложенное не на уровне идеологии, не понятийно,
а образно. Именно поэтому коммунизм мог победить в России.
2. Следующий элемент культурного ядра- особый познавательный
конструкт "должное/сущее".
Есть такое понятие "должное". Это некоторый абсолютный идеал,
религиозный по своим источникам. Он не извлекается из реальности в
ходе наблюдений, сопоставлений, идеализации, а предсуществует в
сознании средневекового человека. Должное транслируется культурой.
Причем особенность должного состоит в том, что это не просто идеал,
а еще и норматив, норма, но особенная норма - норма жизни в Небесном
Иерусалиме. К реальному миру она не имеет никакого отношения. А
"сущее" это тот мир, в котором живет ревнитель должного. Мир сущего
скандально не соответствует должному. Поэтому ревнитель должного
душою отталкивается от мира сущего и тянется к миру должного.
Человек должного "пропускает" всю окружающую его социокультурную
реальность через призму должного/сущего. Механизмы осознания,
оценки, модели поведения задаются соотнесением с должным. Подчеркну
еще раз: должное не равно идеалу. Идеал существует в культуре любого
общества. Однако, говоря об идеале, человек Нового времени имеет в
виду некоторую конструкцию сознания. Ориентир, к которому можно и
должно стремиться, но при этом надо понимать, что идеал не воплотим
на земле. Должное же постулируется как норма.
Каковы последствия этого? Их много. Назову два. Вместо того, чтобы
упорядочивать мир, в котором живет, ревнитель должного проводит свою
жизнь в мечтаниях о должном, собирается уехать куда-то в неведомые
дали и тихо ненавидит мещанина, бескрылого обывателя, который
обустраивает реальную жизнь - свою, своих близких, обустраивает мир,
в котором живет.
Далее, норма должного всегда невыполнима. Поэтому человек должного
живет не согласно декларируемым им самим принципам, а по законам
жизни. Устраивается, как может, стараясь не думать о том, что его
практика вопиюще нарушает его же декларации. Отсюда одна из
особенностей нашего общества. Люди живут в системе двух норм:
декларируемой и реальной. При этом реальные механизмы социального
взаимодействия разительно расходятся с законом. И такая ситуация
воспроизводится постоянно. Культура препятствует увязыванию нормы
закона и нормы жизни. Она нуждается в дистанции между ними.
Приведу два примера. Мы постоянно читаем о попытках на разных
уровнях - регионов и федеральном - законодательно запретить
ненормативную лексику. Характерно, что цунами, извержения вулкана,
холодные зимы никто не запрещает. А ненормативную лексику, которая
существует ровно столько же, сколько существует наша культура, и
переживет всех борцов за чистоту языка, пытаются ущемить.
Далее, в нашей стране не существует законов о проституции. Сфера
экономики, в которую вовлечены десятки тысяч людей с годовым доходом
в сотни миллионов, если не миллиардов долларов, не регулируется
законом. Последствия этого положения очевидны: коррупция, разложение
госаппарата, беззаконие, утрата доходов казны и т.д. Зато правовая
модель нашего общества блистает моральной чистотой и не фиксирует
существования такой печальной реальности, как проституция.
3. Третий элемент: эсхатологический комплекс.
Эсхатологический комплекс - целостная система представлений и способ
переживания бытия. Суть его состоит в убеждении, что мы живем при
последних днях творения. Мир окончательно уклонился от должного,
погряз в грехах и наступают его последние дни. Грядет ужасная,
последняя битва добра и зла, света и тьмы, которая завершится
победой света и пресуществлением мира. Мир преобразится неким
непостижимым для человеческого разума образом и настанет Vita nova.
Семантика, в которой выражаются эсхатологические идеи, задается
эпохой. Одно из ее имен - коммунизм.
Историки знают, что эсхатологические настроения активизируются в
конце средневековья, в эпоху резкого дробления синкрезиса, когда
распадаются традиционные структуры, массово формируется автономная
личность. Это время смут, погромов, крестьянских войн и революций.
Отличительная особенность эсхатологического человека состоит в том,
что в своей душе он похоронил общество, в котором живет. Окружающий
его мир обречен окончательно и бесповоротно. Он погибнет с минуты на
минуту. Бессмысленно совершенствовать мир, который погряз во грехе.
Его невозможно улучшать. Нет смысла создавать что-то, накапливать.
Наоборот, надо подумать о душе, освободиться от всего, что налипло
за время жизни, воспарить к престолу Высшего судьи. Иными словами,
эсхатологический человек не просто балласт, но носитель активной
деструктивной интенции, разрушающей социальность и культуру.
4. Четвертый элемент - манихейская интенция.
Понятие манихейства восходит к имени иранского религиозного
реформатора Мани. В манихейском сознании мир предстает как арена
вечной борьбы двух космических сил - Света и Тьмы, Добра и Зла, духа
и материи. Однажды, в эсхатологической перспективе, эта борьба
завершится победой Света, и духи Зла будут сброшены в бездну. Но
покуда идет вечная борьба.
Традиционное сознание совершает с манихейской картиной мира всего
одну процедуру - оно сшивает эту концепцию с местоимениями "мы" и
"они". По некоторому, логически мало постижимому обстоятельству, мы
всегда оказываемся на стороне света. Я годами читаю тексты
выдающихся российских манихеев и все жду: может ли кто-нибудь из
этих авторов допустить, что "мы", хотя бы раз за тысячу лет, в
порядке исключения оказались на стороне тьмы. Но нет. "Мы"-всегда
свет, а "они" - всегда тьма.
Манихейская парадигма - определенная матрица сознания. Она
усваивается вместе с культурой и предсуществует в сознании человека.
Человек, живущий в манихейской системе представлений, склонен любое
взаимодействие с "они" представить в форме конфликта и перевести в
конфликт. Если он и дружит с кем-то, то дружит против некоторого
третьего. А уж любой конфликт - от перепалки с соседями на
коммунальной кухне, до отношений с идейными противниками,
инородцами, иноверцами, "классовыми врагами", до межгосударственных
отношений - переживает как вечную борьбу Света и Тьмы. Любой
конфликт манихей стремится предельно обострить. Жизнь для него -
борьба до поражения противника. Диалог - способ выиграть время для
нанесения смертельного удара. Любые компромиссы всегда нетерпимы и
постыдны.
Манихейство-доктрина не христианская и не монотеистическая. Она,
казалось бы, не вписывается в систему православия. Но в силу
определенных обстоятельств, манихейская интенция глубоко укоренена в
российской культуре. Выявить манихея очень просто. Существует два
типа отношения к противнику: рыцарское и манихейское. Рыцарское
исходит из равенства с противником, а борьба происходит в
соответствии с некоторой непреложной военной этикой. Рыцарь видит в
противнике человека и воина. За ним признается своя правда и свое
достоинство. Рыцарь осознает, что существуют непреложные
обстоятельства, судьба, которая разводит людей по разные стороны
баррикад. Однако и в смертельной схватке рыцарь стремится отнять у
врага жизнь, а не достоинство. Рыцарь оценивает и себя, и противника
с точки зрения ценностей воинской доблести и этики борьбы, воздавая
славу врагу, если он ее заслужил.
Противник манихея в любом случае - исчадие ада. Враг манихея всегда
расстреливает беременных женщин и отравляет колодцы. Враг с большой
буквы - целостная матрица, в которой по обстоятельствам только
меняют имя очередного врага. Отношение к врагу как к человеку
табуировано. Здесь можно вспомнить общественные страсти вокруг
проблемы военных кладбищ для немецких, итальянских, румынских
солдат, павших на просторах нашего отечества в прошлой войне.
Наконец, можно назвать несколько знаковых фигур: Че Гевара, Шамиль
Басаев и Бен Ладен. Это эталонные манихеи ХХ века, имена которых
сегодня на устах.
5. Следующий элемент - мироотречная или гностическая установка.
Мироотречное сознание стоит на том, что мир лежит во зле. Здесь
существенно, что речь не идет о несовершенстве мира. Мир неприемлем
по своей природе, а значит, всякие попытки исправить,
усовершенствовать мир ни к чему, кроме краха этих усилий и гибели
души человека, не приведут.
Гностицизм и откровенная мироотречность лежат за рамками
христианства. Христианская церковь первых веков боролась с
гностиками не на жизнь, а на смерть. Однако доктринальная победа над
гносисом (как, впрочем, и над манихейством) не означала полного
отторжения гностических идей и настроений. Они были ассимилированы
победителем. Протестантизм максимально свободен от мироотречных
импульсов, католицизм пронизан ими частично. Что же касается
православия (и особенно православия российского), то здесь
мироотречная установка представлена наиболее сильно. Сама идея
монастыря, статус монаха в русской культуре, идеал нестяжания и
многое другое свидетельствует о том, насколько глубоко укоренена в
наших традициях мироотречная установка.
Вспомним о шестидесятниках двадцатого века. До конца 90-х годов жила
знаковая для данного слоя общества антитеза: хороший Ленин-плохой
Сталин. Сегодня уже не все помнят, откуда она, в чем суть этого
противопоставления? А дело вот в чем: идея (коммунистическая) сама
по себе прекрасна. Но когда эта идея облекается в плоть, в
буквальном смысле овеществляется, сталкивается со сволочной
действительностью, она с неизбежностью проходит цикл перерождения,
самоотрицания, превращается в страшную самопародию. Отсюда
преклонение перед идеалистами первого призыва, которым
посчастливилось быстро умереть, не дожив до перерождения великих
идеалов.
Мироотречник отказывается идти во власть, бежит от любого крупного
дела. Его жизненный ориентир-недеяние. Носители гностического
мироощущения не компонуются в динамичное общество. Они несут
глубинную асоциальность и генерируют настроения безнадежности: все
равно ничего не получится, ибо мир лежит во зле.
6. Последним мы затронем так называемый "раскол культурного
сознания".
Концепцию раскола культурного сознания предложил присутствующий
здесь А.С.Ахиезер. [Ахиезер А.С.Россия: критика исторического опыта:
Социокультурная динамика России.-В 2-х т.-Новосибирск: "Сибирский
хронограф", 1998.] Это достаточно сложное явление. Речь идет о том,
что в культуре живут и постоянно актуализуются две исключающие друг
друга программы воспроизводства социокультурного целого. Если
говорить совсем кратко, суть в следующем: по любому значимому поводу
в нашем обществе возникают два абсолютно полярных мнения, выраженных
на разных языках. Эти позиции характеризуют отличные друг от друга
понятийные системы, разные ценности и способы аргументирования.
Между носителями данных позиций не может быть диалога. Как говорит
Александр Самойлович, в России вместо диалога реализуется
совокупность монологов. Ко всему прочему носители противостоящих
позиций чаще всего испытывают по отношению друг к другу комплекс
чисто манихейских переживаний. В такой ситуации диалог не возможен,
возможен ступор. Доминирующим оказывается стремление подавить, а
если представляется возможность, лучше уничтожить носителей
противостоящей точки зрения. Рассмотренные нами шесть элементов
ментального пространства или специфических механизмов понимания и
оценки реальности лежат в основе, хотя и не исчерпывают собою ядра
российской культуры. Перечислим другие значимые признаки: сакральный
статус власти (государство - единственный субъект в русском космосе
и противопоставлено подданным), репрессивный характер культуры,
антипроцедурная интенция культуры. Из эсхатологического комплекса,
сакральной власти, манихейства вырастает традиционная империя. К
фундаментальным особенностям русской культуры относится экстенсивная
доминанта. Экстенсивная доминанта всегда связана с насилием - над
природой, над другими людьми, над соседями. Вовлечение новых
ресурсов без насилия невозможно.
Завершая обзор, сделаю два замечания. Прежде всего, культурное ядро
- системная целостность. Описанные выше характеристики культурного
ядра не существуют изолированно, не рядоположены, но представлены в
едином целом. Они поддерживают друг друга, переплетаются,
взаимодополняют, потому так устойчивы.
Второе принципиальное замечание состоит в том, что синкрезис-базовый
элемент, задающий все остальные характеристики традиционной
ментальности. Все так или иначе связано или восходит к синкрезису.
Эсхатологический комплекс живет надеждой на возврат к царству
абсолютного синкрезиса. Манихейская интенция-верой в последнюю
битву, которая снимет фундаментальный раскол мира на Свет и Тьму.
Мироотречность питается идеей отторжения мира, отошедшего от
синкрезиса, и так далее.
Оценивая стадиальное состояние нашей культуры, надо сказать, что она
переживает процесс веберовского "расколдовывания мира". Иными
словами, ментальность массового человека обнаруживает два уровня.
Верхний, проявленный, соответствует модернизированной
рационально-сциентистской культуре Нового времени. Однако под этим
уровнем живут идеи и положенности, задаваемые, казалось бы, ушедшими
культурными комплексами. В результате реальное поведение среднего
человека оказывается сложно прогнозируемым. В одних ситуациях он
демонстрирует один тип рациональности и одну логику поведения. В
других - совершенно иную, традиционалистскую модель. Наличие второго
уровня задает все "неправильности" России, продуцирует те моменты,
которые заставляют говорить о непостижимости и непредсказуемости
нашего общества. Здесь же - ключевые проблемы российской
модернизации.
Вменяемая стратегия модернизационного развития не может игнорировать
специфику локальной цивилизации. Надо сказать, что размывание
неадаптивных установок происходит "само собой", в ходе естественной
исторической трансформации изменяющегося общества. Однако это
процесс чрезвычайно болезненный и достаточно длительный. Более ста
лет российское общество переживает явный цейтнот. Социокультурная
динамика не поспевает за требованиями исторического императива.
Уровень частных изменений давно отработан. Развитие уткнулось в
системообразующие характеристики российской цивилизации. Необходима
продуманная стратегия коррекции "культурного кода", прежде всего,
предполагающая экспликацию скрытых оснований культуры. Тех
оснований, о которых, в частности, шла речь сегодня. Далее
необходимо компетентное и широкое обсуждение этих сущностей и
разработка информационных, образовательных, психологических
стратегий, способствующих снятию неадаптивных установок и
трансформации культуры в позитивном направлении.
На этом пути возникает одно теоретическое возражение: системные
характеристики культуры ставят предел преобразующим возможностям
человека. В общем смысле с этим не приходится спорить, но мы слабо
различаем модальности и субстанцию культуры. Общество
западноевропейского средневековья обнаруживает множество общих с
русской традицией моментов. Европа нашла путь к современному
динамичному обществу и не утратила самотождественности. Этот путь не
заказан и России.
Как же происходит изменение базовых характеристик ментальности?
Рассмотрим один сюжет. Заметили ли вы, коллеги, что лет тридцать
назад в России сменился корпус сказок? Мэри Поппинс, Карлсон и
Мумми-Троль задали характеристики того пространства сказки, в
котором вырастают дети. Этот мир буквально вытеснил, отменил
скатерть-самобранку и главного героя традиции - юродивого,
асоциального Иванушку-дурачка. Вместе с ними ушел в прошлое целый
пласт мироощущений. Масштаб этого события, стратегическая значимость
его для культуры не были осознаны. На новой сказке выросли герои
сегодняшнего дня, которых кто-то проклинает, а кто-то -
благословляет. Но здесь мы имеем дело, скорее, с самоорганизацией
культуры. Вначале выросло поколение родителей, культурные ориентации
которых задали новые запросы. И в ответ на запрос общества возникли
сказки для детей, которые мы как родители с удовольствием читали
своим детям.
Но возможна и продуманная стратегия изменения базовых характеристик
ментальности. В массовом масштабе такие преобразования возможны
только с детьми. Структурообразующие характеристики ментальности
закладываются с шести до шестнадцати лет. Далее можно только
корректировать и переделывать человека. Итак, как же можно работать
с базовыми характеристиками ментальности?
Дело в том, что синкрезис однозначно связан с магическим сознанием.
Такое сознание склонно воспринимать мир целостно, слабо фиксирует
разделение на субъект и объект, противостоит вербализации, членению,
всяческому анализу. Магически мыслящие люди не способны к созданию
понятийно выраженных идеальных моделей объектов и ситуаций. Не
способны к дискурсивному мышлению, не видят в нем смысла и
противостоят корректной дискуссии. Им присуще инсайтное мышление. В
головы этого типа ответы приходят, как озарение и т.д. Классическая
европейская школа ровно тысячелетие перемалывала описываемый тип
архаического, традиционного, варварского сознания. Именно этому
служили и служат логика, риторика, схоластика.
Человек, сознание которого прошло школу логико-рационального
членения мира, по своей природе не восприимчив к идеям, вырастающим
из переживания синкрезиса как ценности. Для него дробление
синкрезиса - универсальная интенция интеллекта, способ
упорядочивания реальности. Такой человек обретает фундаментальный
иммунитет ко всем тупиковым идеям и ретроспективным утопиям
традиционного сознания. Речь идет об органической невосприимчивости.
Дореволюционная гимназия и, особенно, университет воспроизводили
традицию классической европейской школы. Советская школа была
построена совсем по-другому. Мышлению в чистом виде эта школа не
учила. Логика присутствовала в снятом виде, в материале частных
дисциплин. Дискуссии в патерналистской школе, да еще озаренной
светом единственно верного учения, быть не могло. Я помню время,
когда понятие "дискуссионный клуб" звучало как ругательство. Грубо
говоря, школа объясняла, как и почему крутится маховик.
Система школьного образования может быть построена вокруг четырех
сквозных дисциплин - логики и риторики, курса экономики и курса
права. Эти дисциплины напрочь уничтожают синкрезис в сознании
человека. Если вести их с пятого класса до конца школы и пронизывать
ими остальные школьные курсы, то через десять лет вырастет
поколение, которое не сможет пережить синкрезис как ценность.
|
